Беседы с завлитом: Владислав Букаткин
- Влад, вы работаете в театре Лермонтова чуть больше года и очень легко «вписались» в наш дружный коллектив. Но театр - это всегда большой дом со своим укладом и уставом. Не чувствовали себя поначалу этаким Лариосиком в семье Турбиных? Чужим среди своих…
- Скажу честно, переживал. Еще до того, как познакомился со всеми. Я отдавал себе отчет в том, что все молодые ребята в труппе – ученики одного Мастера. А это не только сложившиеся дружеские отношения, но и одна театральная школа. У всех один папа Карло, что называется (улыбается). И я ожидал всякого – мало ли что… Единственное, что мне помогло избежать, так скажем, сердечного приступа, это то, что мой педагог очень хорошо меня настроил. Он сказал: тебе незачем волноваться – ты добрый человек, ты честный, никого не обманываешь, не предаешь… В общем, убедил, что правда на моей стороне.
- Вы говорите сейчас о собственных рефлексиях по этому поводу. А как приняли-то наши?
- Максимально тепло! Я вспоминаю первый день, когда стоял за оградой у служебного входа, ждал Рубена Суреновича и не представлял, что день грядущий мне готовит. Вы не поверите, но до 5 августа (сбор труппы. – Ред.) я месяц не спал, не ел, все время думал, как сложится тут моя судьба… И вот стою я у калитки, а мне по громкой связи кто-то говорит: «Молодой человек, вы что там стоите?» Я даже испугался – может, прогоняют меня? Оказывается, меня просто внутрь приглашали, на скамеечке посидеть. И это был такой первый проблеск, после чего я сказал себе: да что ты паришься, Влад, все нормально! Люди же добрые, профессия добрая!
- Профессия добрая? А вы идеалист, Влад! Один наш заслуженный артист четверть века назад написал мне на программке: «Не верь никому из нас, все мы кругом обманщики!»…
- Ну не знаю… Во всяком случае, я так воспитан. Мой мастер всегда говорил: «Хороший артист не может быть плохим человеком». А я уже был наслышан, что в театре Лермонтова работают хорошие люди.
- Это очень приятно слышать. Влад, ну а почему из Питера-то в Алматы подались? Это какое мужество нужно иметь, чтобы променять один из ведущих культурных центров мира на… в общем, тоже прекрасный город с тысячелетней историей, но согласитесь…
- Погода питерская меня выгнала, только из-за этого и переехал (смеется). Если серьезно, в моей жизни случились определенные обстоятельства трагического характера, после чего мне пришлось поменять место жительства. Но к тому моменту, как я здесь обосновался, я уже знал по имени отчеству каждого артиста, чьи странички выложены на сайте tl.kz (смеется).
- А когда вы поняли, что не представляете свою жизнь без этой профессии?
- Это произошло на сцене, во время спектакля. Знаете, до этого момента я, конечно, кайфовал от возможности прожить тысячу жизней в одной, мне почти все нравилось, хотя были нюансы. Я не понимал, как вообще можно жить на те деньги, что приносит работа в театре. Я также не исключал, что со временем могут возникнуть проблемы в семейной жизни. Артист ведь женат на работе. И вот однажды на дипломном спектакле «Старшая сестра» (мы играли его на большой сцене, в зале находилось около 800 зрителей) мой возрастной персонаж Дмитрий Петрович Ухов – сердечный, добрый, я очень скучаю по этой роли - в одной из сцен сватал свою дочь. Она подавала реплику: «Время придет – будем думать». После чего я должен подойти к ее жениху, положить ему руки на плечи со словами «Время уже пришло». Я произношу текст «А время, Надя, уже…» Повисает секундная пауза - и вдруг все 800 человек в едином порыве выдыхают: «пришло!» И меня словно бы сбило огромным грузовиком с прицепами! Нет, не то – я испытал такую дозу удовольствия, с которой мой организм не справился и был поражен вот этой радиацией! С тех самых пор я очень сильно болею этим делом. Не представляю, как можно жить без сцены. Как вообще можно работать кем угодно, только не артистом! И я теперь очень хорошо понимаю тех своих коллег, которые в том же Питере работают за 2 000 рублей в месяц, ночами не спят, и все мысли у них только о театре.
- Вернемся в наши палестины. Из «Старшей сестры» вы, так сказать, прямой наводкой попали в «Старшего сына». Замечательный был ввод в спектакль Дмитрия Скирты по Вампилову. Мне кажется, вам и не составляло большого труда создать трогательный образ Васеньки – добрейшая душа, распахнутые глаза… Себя играли?
- Ни в коем случае! Когда-то я услышал от своего педагога Дмитрия Анатальевича Лагачева фразу, которую следует считать девизом: «Работая над ролью, идите от себя, конечно, но подальше». Это правильный подход. Если я почувствовал во время спектакля или репетиции, что вот сейчас это я, Влад Букаткин, а не Васенька, не Петруша, никто другой, мне стыдно становится. Потому что не про меня, Влада Букаткина, написано, извините. Тем более вы про Вампилова спросили. У меня особое отношение к нашей троице знаменитой: Вампилов-Арбузов-Володин. Их персонажи – это не конкретный человек, а целый пласт общества. В лице Васеньки я вижу семнадцатилетнюю любовь, искреннюю, всепоглощающую, всепрощающую… С безумствами, с распахнутыми глазами, как вы сказали. Отталкиваясь от того, что я хочу сказать, я выбираю именно такой способ существования. Естественно нельзя обойтись без какого-то пластического воплощения, все-таки это мальчишка семнадцатилетний. Мне 25, это другая пластика, другой взгляд на мир. Я уже себя так не веду. Когда мне было 17, я тоже совершал очень крутые безумства, если сейчас вспоминать. И мне очень приятно примерить его, Васеньки, шкуру на себя.
- Влад, у вас в репертуарном списке нашего театра сразу три блистательных маленьких роли. В «Маскараде» Лермонтова, «Горе от ума» Грибоедова и вот теперь в «Филумене» Эдуарда де Филиппо. Эти три работы потрясающе раскрыли вас как характерного артиста. Не боитесь, что к вам пристанет клише мастера эпизода?
- Нет, совсем нет. Во мне живет принцип «нет маленьких ролей, есть маленькие артисты». И это искренне. Поймите, я не играю роль, я играю спектакль. Мы ведь команда, делаем общее дело, как бы высокопарно это ни звучало. По моим ощущениям, это комплексы, когда человек думает: вот, я в маленькой роли, значит, меня никто не замечает. Если ты талантлив – тебя заметят. Мне в «Филумене» доставило огромное удовольствие работать с Рауфом Хабибуллиным, а он что, эпизодник? Он, извините меня, тот еще Хлестаков! Мне очень понравилось, с каким энтузиазмом он подошел к этой работе. Мы созванивались по ночам: слушай, а давай еще вот это попробуем? В этом и есть кайф! Спектакль должен быть рожден в любви, в какой-то, простите за сравнение, общей заразе. Чтобы каждый был инфицирован одним вирусом, грубо говоря. И неважно, эпизод это или главная роль. Вот, к примеру, мой Петруша – текста едва ли наберется на два абзаца. А какая роль!
- Колоссальная роль, Влад, что зрители и оценили по достоинству. Меня же, откровенно говоря, подкупило другое. Акт гражданского мужества, который вы с еще одним молодым артистом Игорем Илюхиным совершили на одной из репетиции «Горя от ума». Если коротко, то вы посчитали для себя неприемлемым, с точки зрения нравственности, использовать один сомнительный художественный прием. И это вылилось в конфликт с режиссером. Не берусь судить, что это было, смелость или безрассудство, и все же спрошу: не опасались последствий?
- Я думал, что меня уволят. Серьезно. Как вам объяснить… Возникла ситуация, когда у нас не получился конструктивный диалог с режиссером. По прошествии времени я могу вполне искренне признать свою ошибку в том, что свою принципиальную позицию мы с Игорем выразили публично, во время репетиции, а не тет-а-тет с постановщиком.
- А что в этом криминального, собственно? Вы ведь команда, делаете общее дело…
- Да, но своими действиями мы загнали режиссера в угол. Она не могла ни отказать нам, ни согласиться. Так что по форме, можно сказать, я признаю свою неправоту. Что касается содержательной стороны нашего спора, если бы я отступил и предал свои убеждения, свои этические принципы, своего мастера, в конце концов, как бы я потом мог выходить к зрителю и говорить со сцены о каких-то высоких вещах? У меня есть твердое убеждение в том, что за каждым моим словом, произнесенным в зрительный зал, подписываются люди, которые выдали мне диплом об образовании. Понятие пошлости у всех разное, но причем тут сцена? В нашу защиту скажу, что мы не встали в позу и не выставили ультиматум, а предложили совместно искать компромисс.
- К чести обеих конфликтующих сторон, компромисс был найден и пламя из искры не возгорелось. Ну, Бог с ней, с этой историей… Влад, вы как-то сказали мне, что считаете своего Петрушу единственным счастливым человеком во всем этом семействе. А сами вы можете назвать себя счастливым?
(очень уверенно) - Да, конечно! А что еще нужно для счастья? Профессия у меня замечательная. Я не работаю, а получаю удовольствие. В семье, тьфу-тьфу-тьфу, все благополучно. Я наслаждаюсь жизнью такой, какая она есть, и сложности меня не пугают. Проблемы случаются только тогда, если ты теряешь кого-то из близких, все остальное – временные трудности. Да, я счастлив. И, надеюсь, жизнь не подкинет мне сюрпризов, после которых я подойду к вам и попрошу изменить этот абзац в интервью (смеется).
- Влад, вы достаточно подробно рассказали о том, что привлекает и вдохновляет вас в профессии артиста. А есть какие-то травмирующие факторы? То, что отталкивает, вызывает сопротивление?
- Дайте подумать… Да! Порой случается, что ты не находишь в своем партнере того же энтузиазма, что присущ тебе. Знаете, как бывает, когда звонишь человеку по телефону, чтобы рассказать какую-то историю, а на другом конце провода вешают трубку. Или того хуже – говоришь, говоришь, а потом понимаешь, что все это ушло в пустоту. Вот когда я обнаруживаю такую пустоту в глазах партнера, у меня опускаются руки. Ненадолго, правда, но, поверьте, это всегда очень тяжело… Но, как говорил Евгений Павлович Леонов, копить обиды – сомнительное богатство.
- За полтора года работы в театре Лермонтова вы уже обзавелись фанатами, поклонницами?
- Ой… вам телефоны дать? (хохочет). Да, не без этого. И пишут, и говорят приятные слова после спектакля. А куда без этого? Мне все это очень нравится, конечно. Но это не самоцель.
- А в соцсетях вы есть?
- Конечно! Недавно завел себе аккаунт в Инстаграм. Не в развлекательных, но в деловых целях, поскольку на одном из кастингов мне сказали, что больше всего просмотров именно оттуда.
- Вот представьте себе, что я – ваш работодатель и провожу собеседование. Сделайте мне презентацию, опишите свои неоспоримые достоинства в нескольких словах.
- Как же неприятно себя хвалить… Ладно, попробую максимально объективно и с холодным носом. Я всегда готов работать. Не ленив. Коммуникабелен, мой набор знаний и мои взгляды на жизнь позволяют мне найти общий язык практически с любым режиссером. Достаточно?
- Годится. Вы приняты. Влад, на десерт традиционный вопрос: что для вас сегодня театр Лермонтова?
- В топе самых попсовых ответов, разумеется, дом, да? А разве не замечательно, что все так отвечают? Значит, хороший дом. Я, случается, мимо театра прохожу, спрашиваю: «Как ты там?» Разговариваю с ним, как с живым человеком. Дурак, с ума сошел (смеется).
- Влад, вы работаете в театре Лермонтова чуть больше года и очень легко «вписались» в наш дружный коллектив. Но театр - это всегда большой дом со своим укладом и уставом. Не чувствовали себя поначалу этаким Лариосиком в семье Турбиных? Чужим среди своих…
- Скажу честно, переживал. Еще до того, как познакомился со всеми. Я отдавал себе отчет в том, что все молодые ребята в труппе – ученики одного Мастера. А это не только сложившиеся дружеские отношения, но и одна театральная школа. У всех один папа Карло, что называется (улыбается). И я ожидал всякого – мало ли что… Единственное, что мне помогло избежать, так скажем, сердечного приступа, это то, что мой педагог очень хорошо меня настроил. Он сказал: тебе незачем волноваться – ты добрый человек, ты честный, никого не обманываешь, не предаешь… В общем, убедил, что правда на моей стороне.
- Вы говорите сейчас о собственных рефлексиях по этому поводу. А как приняли-то наши?
- Максимально тепло! Я вспоминаю первый день, когда стоял за оградой у служебного входа, ждал Рубена Суреновича и не представлял, что день грядущий мне готовит. Вы не поверите, но до 5 августа (сбор труппы. – Ред.) я месяц не спал, не ел, все время думал, как сложится тут моя судьба… И вот стою я у калитки, а мне по громкой связи кто-то говорит: «Молодой человек, вы что там стоите?» Я даже испугался – может, прогоняют меня? Оказывается, меня просто внутрь приглашали, на скамеечке посидеть. И это был такой первый проблеск, после чего я сказал себе: да что ты паришься, Влад, все нормально! Люди же добрые, профессия добрая!
- Профессия добрая? А вы идеалист, Влад! Один наш заслуженный артист четверть века назад написал мне на программке: «Не верь никому из нас, все мы кругом обманщики!»…
- Ну не знаю… Во всяком случае, я так воспитан. Мой мастер всегда говорил: «Хороший артист не может быть плохим человеком». А я уже был наслышан, что в театре Лермонтова работают хорошие люди.
- Это очень приятно слышать. Влад, ну а почему из Питера-то в Алматы подались? Это какое мужество нужно иметь, чтобы променять один из ведущих культурных центров мира на… в общем, тоже прекрасный город с тысячелетней историей, но согласитесь…
- Погода питерская меня выгнала, только из-за этого и переехал (смеется). Если серьезно, в моей жизни случились определенные обстоятельства трагического характера, после чего мне пришлось поменять место жительства. Но к тому моменту, как я здесь обосновался, я уже знал по имени отчеству каждого артиста, чьи странички выложены на сайте tl.kz (смеется).
- А когда вы поняли, что не представляете свою жизнь без этой профессии?
- Это произошло на сцене, во время спектакля. Знаете, до этого момента я, конечно, кайфовал от возможности прожить тысячу жизней в одной, мне почти все нравилось, хотя были нюансы. Я не понимал, как вообще можно жить на те деньги, что приносит работа в театре. Я также не исключал, что со временем могут возникнуть проблемы в семейной жизни. Артист ведь женат на работе. И вот однажды на дипломном спектакле «Старшая сестра» (мы играли его на большой сцене, в зале находилось около 800 зрителей) мой возрастной персонаж Дмитрий Петрович Ухов – сердечный, добрый, я очень скучаю по этой роли - в одной из сцен сватал свою дочь. Она подавала реплику: «Время придет – будем думать». После чего я должен подойти к ее жениху, положить ему руки на плечи со словами «Время уже пришло». Я произношу текст «А время, Надя, уже…» Повисает секундная пауза - и вдруг все 800 человек в едином порыве выдыхают: «пришло!» И меня словно бы сбило огромным грузовиком с прицепами! Нет, не то – я испытал такую дозу удовольствия, с которой мой организм не справился и был поражен вот этой радиацией! С тех самых пор я очень сильно болею этим делом. Не представляю, как можно жить без сцены. Как вообще можно работать кем угодно, только не артистом! И я теперь очень хорошо понимаю тех своих коллег, которые в том же Питере работают за 2 000 рублей в месяц, ночами не спят, и все мысли у них только о театре.
- Вернемся в наши палестины. Из «Старшей сестры» вы, так сказать, прямой наводкой попали в «Старшего сына». Замечательный был ввод в спектакль Дмитрия Скирты по Вампилову. Мне кажется, вам и не составляло большого труда создать трогательный образ Васеньки – добрейшая душа, распахнутые глаза… Себя играли?
- Ни в коем случае! Когда-то я услышал от своего педагога Дмитрия Анатальевича Лагачева фразу, которую следует считать девизом: «Работая над ролью, идите от себя, конечно, но подальше». Это правильный подход. Если я почувствовал во время спектакля или репетиции, что вот сейчас это я, Влад Букаткин, а не Васенька, не Петруша, никто другой, мне стыдно становится. Потому что не про меня, Влада Букаткина, написано, извините. Тем более вы про Вампилова спросили. У меня особое отношение к нашей троице знаменитой: Вампилов-Арбузов-Володин. Их персонажи – это не конкретный человек, а целый пласт общества. В лице Васеньки я вижу семнадцатилетнюю любовь, искреннюю, всепоглощающую, всепрощающую… С безумствами, с распахнутыми глазами, как вы сказали. Отталкиваясь от того, что я хочу сказать, я выбираю именно такой способ существования. Естественно нельзя обойтись без какого-то пластического воплощения, все-таки это мальчишка семнадцатилетний. Мне 25, это другая пластика, другой взгляд на мир. Я уже себя так не веду. Когда мне было 17, я тоже совершал очень крутые безумства, если сейчас вспоминать. И мне очень приятно примерить его, Васеньки, шкуру на себя.
- Влад, у вас в репертуарном списке нашего театра сразу три блистательных маленьких роли. В «Маскараде» Лермонтова, «Горе от ума» Грибоедова и вот теперь в «Филумене» Эдуарда де Филиппо. Эти три работы потрясающе раскрыли вас как характерного артиста. Не боитесь, что к вам пристанет клише мастера эпизода?
- Нет, совсем нет. Во мне живет принцип «нет маленьких ролей, есть маленькие артисты». И это искренне. Поймите, я не играю роль, я играю спектакль. Мы ведь команда, делаем общее дело, как бы высокопарно это ни звучало. По моим ощущениям, это комплексы, когда человек думает: вот, я в маленькой роли, значит, меня никто не замечает. Если ты талантлив – тебя заметят. Мне в «Филумене» доставило огромное удовольствие работать с Рауфом Хабибуллиным, а он что, эпизодник? Он, извините меня, тот еще Хлестаков! Мне очень понравилось, с каким энтузиазмом он подошел к этой работе. Мы созванивались по ночам: слушай, а давай еще вот это попробуем? В этом и есть кайф! Спектакль должен быть рожден в любви, в какой-то, простите за сравнение, общей заразе. Чтобы каждый был инфицирован одним вирусом, грубо говоря. И неважно, эпизод это или главная роль. Вот, к примеру, мой Петруша – текста едва ли наберется на два абзаца. А какая роль!
- Колоссальная роль, Влад, что зрители и оценили по достоинству. Меня же, откровенно говоря, подкупило другое. Акт гражданского мужества, который вы с еще одним молодым артистом Игорем Илюхиным совершили на одной из репетиции «Горя от ума». Если коротко, то вы посчитали для себя неприемлемым, с точки зрения нравственности, использовать один сомнительный художественный прием. И это вылилось в конфликт с режиссером. Не берусь судить, что это было, смелость или безрассудство, и все же спрошу: не опасались последствий?
- Я думал, что меня уволят. Серьезно. Как вам объяснить… Возникла ситуация, когда у нас не получился конструктивный диалог с режиссером. По прошествии времени я могу вполне искренне признать свою ошибку в том, что свою принципиальную позицию мы с Игорем выразили публично, во время репетиции, а не тет-а-тет с постановщиком.
- А что в этом криминального, собственно? Вы ведь команда, делаете общее дело…
- Да, но своими действиями мы загнали режиссера в угол. Она не могла ни отказать нам, ни согласиться. Так что по форме, можно сказать, я признаю свою неправоту. Что касается содержательной стороны нашего спора, если бы я отступил и предал свои убеждения, свои этические принципы, своего мастера, в конце концов, как бы я потом мог выходить к зрителю и говорить со сцены о каких-то высоких вещах? У меня есть твердое убеждение в том, что за каждым моим словом, произнесенным в зрительный зал, подписываются люди, которые выдали мне диплом об образовании. Понятие пошлости у всех разное, но причем тут сцена? В нашу защиту скажу, что мы не встали в позу и не выставили ультиматум, а предложили совместно искать компромисс.
- К чести обеих конфликтующих сторон, компромисс был найден и пламя из искры не возгорелось. Ну, Бог с ней, с этой историей… Влад, вы как-то сказали мне, что считаете своего Петрушу единственным счастливым человеком во всем этом семействе. А сами вы можете назвать себя счастливым?
(очень уверенно) - Да, конечно! А что еще нужно для счастья? Профессия у меня замечательная. Я не работаю, а получаю удовольствие. В семье, тьфу-тьфу-тьфу, все благополучно. Я наслаждаюсь жизнью такой, какая она есть, и сложности меня не пугают. Проблемы случаются только тогда, если ты теряешь кого-то из близких, все остальное – временные трудности. Да, я счастлив. И, надеюсь, жизнь не подкинет мне сюрпризов, после которых я подойду к вам и попрошу изменить этот абзац в интервью (смеется).
- Влад, вы достаточно подробно рассказали о том, что привлекает и вдохновляет вас в профессии артиста. А есть какие-то травмирующие факторы? То, что отталкивает, вызывает сопротивление?
- Дайте подумать… Да! Порой случается, что ты не находишь в своем партнере того же энтузиазма, что присущ тебе. Знаете, как бывает, когда звонишь человеку по телефону, чтобы рассказать какую-то историю, а на другом конце провода вешают трубку. Или того хуже – говоришь, говоришь, а потом понимаешь, что все это ушло в пустоту. Вот когда я обнаруживаю такую пустоту в глазах партнера, у меня опускаются руки. Ненадолго, правда, но, поверьте, это всегда очень тяжело… Но, как говорил Евгений Павлович Леонов, копить обиды – сомнительное богатство.
- За полтора года работы в театре Лермонтова вы уже обзавелись фанатами, поклонницами?
- Ой… вам телефоны дать? (хохочет). Да, не без этого. И пишут, и говорят приятные слова после спектакля. А куда без этого? Мне все это очень нравится, конечно. Но это не самоцель.
- А в соцсетях вы есть?
- Конечно! Недавно завел себе аккаунт в Инстаграм. Не в развлекательных, но в деловых целях, поскольку на одном из кастингов мне сказали, что больше всего просмотров именно оттуда.
- Вот представьте себе, что я – ваш работодатель и провожу собеседование. Сделайте мне презентацию, опишите свои неоспоримые достоинства в нескольких словах.
- Как же неприятно себя хвалить… Ладно, попробую максимально объективно и с холодным носом. Я всегда готов работать. Не ленив. Коммуникабелен, мой набор знаний и мои взгляды на жизнь позволяют мне найти общий язык практически с любым режиссером. Достаточно?
- Годится. Вы приняты. Влад, на десерт традиционный вопрос: что для вас сегодня театр Лермонтова?
- В топе самых попсовых ответов, разумеется, дом, да? А разве не замечательно, что все так отвечают? Значит, хороший дом. Я, случается, мимо театра прохожу, спрашиваю: «Как ты там?» Разговариваю с ним, как с живым человеком. Дурак, с ума сошел (смеется).
