Беседы с завлитом: Виктория Павленко
- Не будем нарушать традицию. Вопрос на засыпку: когда же произошло соприкосновение с театром в жизни Вики Павленко? С чего все началось?
- Со знакомства с Рубеном Суреновичем (смеется). Вы не поверите, но в детстве театр никак меня не волновал. Я была к нему равнодушна. Абсолютно.
- Как же так? Даже на елки не ходили?
- Когда мне было четыре года, мама привела меня на какой-то детский спектакль. Кажется, как раз были «ёлки», потому что меня одели в костюм светофора. И после этого я сказала: мамочка, пожалуйста, больше не води меня в театр, мне не нравится! Мама опешила: ну, как же, Викочка, смотри, там волки, зайчики… А там просто был какой-то бешеный волк, который бегал по рядам и всех кусал. Это, правда, было очень страшно.
- Забавно, если бы этим волком оказался Дмитрий Анатольевич Скирта, с которым вы сегодня выходите на одну сцену…
- Очень даже может быть (смеется).
- Вика, а в детстве вы были такой же красивой девочкой?
- Не-ет, я была стра-ашной. Серьезно говорю! Нет, ну до восьми лет я еще была такая девочка-девочка, а потом что-то в моей жизни пошло не так. Я стала гадким утенком. У меня были длинные руки и при этом непомерная худоба. В школе я совсем не пользовалась популярностью на фоне наших первых красавиц. Я всегда держалась особняком, со своим внутренним миром, в котором жила Марина Цветаева. После школы я решила учиться на биолога. Мечта была такая – стать биоинженером, разрабатывать лекарства. У меня была идея фикс – создать эффективный препарат против рака. Мне кажется, у всех, кто косвенно столкнулся с этим недугом, у кого болели родственники и знакомые, есть такая мечта… Но как-то раз моя подруга, Анечка Селиванова, буквально взяла меня за руку и повела в Жургеновку, где учились ее друзья. Так я попала на прослушивание. Сели с Аней, смотрим… И она такая: «Вика, иди, прочитай стихотворение, ты же любишь!» Причем это был последний этап прослушивания, оставалось 4-5 дней до экзаменов. Вышла я, встала перед комиссией, в белых шортиках… На меня смотрят незнакомые люди – ну, дескать, с чем пришла?
- И что вы читали, позвольте спросить?
- Марину Цветаеву, конечно!
- Это любовь всей жизни?
- Да! Это космическая женщина! Ее я сама для себя открыла примерно в восьмом классе. Я вообще очень любила поэзию, я там спасалась от реальности. Мое детство, так скажем, было не самым сладким… Кстати, Цветаева до сих пор мой самый любимый поэт. Именно поэт, не поэтесса.
- ?
- Потому что с большой буквы. Поэтесса – это как-то несерьезно.
- Интересно… И все-таки как вас приняли экзаменаторы?
- Видимо, неплохо, поскольку мне было велено к следующему прослушиванию подготовить монолог. А я уже вошла во вкус, я очень азартный человек. Но при этом я честно спросила подругу Аню: «А что такое монолог?» (хохочет).
- Вы сейчас шутите, да?
- Нет, честно! Мне стыдно признаться, но я действительно этого не знала! Всю последующую ночь я учила монолог. Естественно выбрала опять Цветаеву, монолог Сонечки. Получила допуск к экзамену, на котором мне предстояло еще петь и танцевать. Когда я об этом узнала, у меня глаза вообще где-то на затылке оказались. Петь? Еще и на публике?! Ну, ничего, и с этим мы справились. Правда, с горем пополам, но все же…
- А с мечтой о биофаке расстались без сожаления?
- Честно? Раздумывала. Минут пятнадцать (смеется). Но самое интересное, что от мамы я свое поступление в Академию Жургенова скрыла. Мне было страшно ей признаться. Мама свято верила, что ее девочка занимается наукой. А занятия у нас могли продолжаться до вечера, на репетициях засиживались допоздна. И однажды мама спросила, в чем, собственно дело? Пришлось открыть ей горькую правду.
- Был скандал с валерьянкой?
- Ой… Надо знать мою маму, точнее, мое отношение к ней. Мама для меня – все. Самый главный критик, советчик и друг. Конечно, была драма. Мама созвала всех родственников, все дружно страдали, сетовали… «Иди, забирай документы немедленно, ты свою жизнь под откос пустила!» В итоге мама не то чтобы смирилась… Просто она относилась к этому, как к очередной моей выходке. Ровно до тех пор, пока на третьем курсе меня не взяли в театр, и она не пришла на мой первый спектакль, «Чудики». Я безумно волновалась. А потом увидела маму всю в слезах – «Господи, Викочка, я так счастлива, что ты выбрала эту профессию!». Для меня это был очень важный момент жизни – я добилась понимания со стороны своего самого близкого человека.
- Учеба вас сразу захватила?
- Поначалу психовала, потому что первое время мы, к примеру, учились… бесшумно носить по аудитории стулья. Ну, ладно день-два, но две недели! Я была в ужасе: чем я занимаюсь, куда я попала и что вообще происходит?! И знаете, возможно, причина моих метаний в том, что я попала в мир драматического искусства совсем не подготовленной. Мне было очень стыдно, ведь все, кто учился со мной на курсе, так или иначе, имели отношение к театру. А я – чистый лист в буквальном смысле! Впервые посмотрела спектакль уже в сознательном возрасте, будучи студенткой. Это был «Вишневый сад» Рубена Суреновича Андриасяна. Но даже на втором курсе, случалось, выбегала с экзамена вся в слезах: я – бездарность, полный ноль, как на это будет смотреть зритель? Помню, как-то в порыве дикого самоедства написала заявление на отчисление, бегу в деканат, за мной несется Рома Жуков: «Ты куда это собралась? А ну пошли!» Сгреб меня в охапку и отнес обратно, на репетицию…
- Курс у вас был дружный? Было чувство надежного плеча, поддержки?
- Да! У нас сразу как-то сформировалась банда из шести человек, с которыми мы и пропадали в Академии до ночи. Все время репетировали – какие-то отрывки, капустники…
- Вика, вас восприняли всерьез (во всяком случае, пошли разговоры типа «эта девочка далеко пойдет») после первой крупной роли в спектакле «Старший сын». Вы сами как-то ощутили эту перемену в жизни, что начался некий новый этап в профессии?
- Я вообще стараюсь не делить свою жизнь на этапы. Жизнь для меня – большой один день. Совершенно не кривя душой скажу, что мне совсем не важно – играю ли я эпизод или главную роль. Может, это звучит неправдоподобно, но это действительно так.
- А если совсем честно, вашему послужному списку позавидует любая актриса: Нина Сарафанова, Нина Заречная, Нина Арбенина… Да, все – Нины, но какие! Не боитесь соперничества? Что вас могут тихо сожрать в конкурентной борьбе? Поймите правильно, это всего лишь гипотеза.
- (очень серьезно и твердо): я вас услышала, но… нет. Честно. Меня это не волнует. Я действительно считаю, что места всем хватит. У каждого свой зритель.
-Замечательно! Очень достойный ответ. Вика, но вы ведь, признайтесь, девушка с характером. Ого-го с каким характером. И вас очень трудно представить послушной девочкой, смотрящей в рот режиссеру и слепо выполняющей его указания. Часто спорите с постановщиками? Хотя бы внутренне.
- Скажем так, я послушная девочка в меру (смеется). Но к своим ролям подхожу творчески, над рисунком думаю долго и с удовольствием. Постесняюсь ли я предложить режиссеру свое видение? Нет, не постесняюсь. Рада, когда мы на одной волне, как это случилось, к примеру, с Гульназ Балпеисовой в «Горе от ума».
- О, это же потрясающая история. Ввод в спектакль занял полчаса, не так ли? Расскажите!
- Мне самой очень интересно это вспоминать. Я узнала о том, что меня вводят на графиню бабушку в день сдачи, после второй генеральной репетиции. Меня так растрогал этот спектакль! Заплаканная, подбежала к режиссеру: «Гульназ, это круто!» Она смеется, кивает: да-да… А поздно вечером, часов в 11, раздается звонок. Гульназ! «Вика, готовься, завтра в 10 у тебя ввод в мой спектакль». Надо сказать, что в тот момент я проходила курсы молчания, есть такая тибетская практика «ви пасына». Это была пятидневная подготовка, сама ви пасына длится 12 дней. Целыми днями я находилась в йога-студии, там мы молчали… Я находилась в таком расслабленном медитативном состоянии – и тут такая засада! Я еще подумала: может, показалось? Ни фига не показалось! Утром меня ловит в коридоре актриса Ира Кельблер и начинает в панике учить со мной роль. Дальше все было, как в полусне: на меня надели какой-то сумасшедший костюм, который велик на два размера. Потом выбегает Гульназ, хватает меня и начинает судорожно репетировать. Я не помню, что мы делали, это происходило в нереально бешеном ритме! В атмосфере какого-то абсолютного куража. Полчаса это продолжалось. Через пять часов я, как ошпаренная, выбегала на сцену, уже к зрителю. Вот в таком состоянии куража я до сих пор, каждый раз играю этот спектакль.
- Образ был придуман вами?
- Совместно с Гульназ. Режиссер дал мне наметки, а дальше я начала фантазировать. Придумала, что моя героиня пьющая, с щербинкой между зубами, с огромными дугообразными, «кавказскими» бровями… Да, походку, интонации я придумала сама. Мне очень дорога эта роль, это такая вкусная конфетка…
- Можно только поздравить вас с острохарактерной ролью. Признайтесь, это же жутко увлекательно, даже интереснее, чем играть главных, но «голубых» героинь?
- Я просто о-бо-жаю характерные роли! Больше и добавить нечего. Чем больше их будет – тем лучше. Недавно я с удовольствием сыграла очень симпатичный и яркий эпизод в спектакле «Филумена».
- Вам довелось поработать с несколькими интересными режиссерами – Гоги Маргвелашвили, Дмитрием Биловым, Григорием Лифановым. Все они, так скажем, «варяги», пришлые. Почувствовали разницу в подходе и методе? С кем было проще?
- Начну с Билова. Знакомство с ним не задалось с первого дня (смеется). На первую читку я пришла выжатая, как лимон, - в то время очень интенсивно репетировали сказку «Финист – ясный сокол». А тут Билов, как чертик из табакерки, швыряет шляпу на стол и начинает фонтанировать. Очень сбивчиво, эксцентрично сочинять на ходу: «здесь будет цепь, а здесь платье, а здесь…» Я ничегошеньки не поняла! Не было сил выдать какую-то эмоцию в ответ. Потом уже Дима признался мне, что сидел тогда и думал, кто же у него будет играть Аделу в «Андалузском проклятии». Неужели вот это аморфное, безучастное создание?! Он так и смотрел на меня до того момента, пока я фурией не вылетела на сцену и чуть не разнесла там все (смеется). Георгий Нодарович Маргвелашвили – это любовь, он как папа… Всегда спокойно, досконально все объяснял и приложил очень много усилий, чтобы создать мой образ Джульетты. Я с нежностью вспоминаю нашу совместную работу.
- Вика, хорошо, что вы вспомнили «Ромео и Джульетту». Вы очень эффектно появлялись в спектакле – буквально с неба, на качелях. Не было страшно?
- Ой, это же отдельная история! Я с детства безумно боюсь высоты. Я вся похолодела, когда мне сообщили, что будут спускать меня с пятиметровой высоты. Я в панике, что делать?! И тогда я решила перебороть свой страх. Поздно ночью, одна отправилась в парк Горького. Перелезла через прутья к аттракциону «Колесо обозрения», там есть лестница, ведущая на самый верх, к маленькой смотровой кабинке. Карабкаюсь по лестнице, меня трясет, как котенка… Взобралась! Ну, думаю, молодец, справилась. Да не тут-то было. Подниматься – это одна тема, а вот спускаться… Ступеньки были скользкие и покрыты инеем. Несколько раз я реально чуть не сорвалась вниз. Короче говоря, я спускалась два часа!
- Вика, это маленький подвиг, бесспорно, одно непонятно: почему вы одна туда пошли?
- Просто я привыкла со всеми своими бесами справляться самостоятельно. Помоги себе сам, грубо говоря.
- Вы, кстати, не суеверный человек? Есть же в актерской среде такие фобии: не дай Бог по ходу пьесы в гроб положат. А вас – вешали, травили, кинжалом закалывали…
… разве что еще не топили и в землю не закапывали (смеется). Нет, я не суеверна. Меня все это очень веселит.
- Вас можно назвать самодостаточной актрисой, которую «не парит» самочувствие партнера?
- Нет, что вы! Без партнера вообще куда? Ну, разве что в монологах… Мне очень важен партнер. Это поддержка, без партнера не будет никакого конфликта, никакого взаимодействия, никакого сюжета – ничего не будет. Нужны эти глаза живые, это как петелька – крючок. Какую эмоцию даст тебе партнер, так ты и ответишь.
- Таким спектакль, где все построено на актерском ансамбле, для вас стала «Чайка» на малой сцене…
- Это мой любимый спектакль. Самый любимый. Сам процесс репетиций был очень семейный. Поэтому и отношение у меня сложилось сакральное. После «Чайки» мне всегда очень тяжело… Я не могу после этого спектакля оставаться в одиночестве. Мысли-паразиты начинают тебя пожирать изнутри. Мне всегда нужно, чтобы рядом был какой-то человек. И еще есть одна фишка у меня, признаюсь. Проходит час после «Чайки», у меня уже хорошее настроение, я переключилась на что-то другое, а глаз по привычке плачет.
- Режиссер «Чайки» - Рубен Суренович Андриасян, очень важный в вашей жизни человек. Учитель. Мастер. Можете ли припомнить самый главный, усвоенный вами его урок?
- Да, не играть мордой лица! (хохочет)
- Как это?
- А так (начинает выразительно гримасничать). Что поделать, такой вот я эмоциональный человек. Видели бы вы, какие я дома порой спектакли закатываю (смеется).
- Подведем итоги. Простите, вы не любите делить жизнь на этапы, но последние несколько лет вашей жизни неразрывно связаны с этим театром. Что для вас «Лермонтовка»?
- Пока это моя жизнь. Я даже не хочу думать о том, что будет со мной, если из моей жизни это исчезнет. Знаете, обычно мужчины любят так делать. Диктовать: вот мы поженимся, ты уйдешь из театра и будешь воспитывать детей. После этого мы расстаемся. Так происходило всегда. Сейчас для меня самое главное – моя мама и театр Лермонтова. Это то, что невозможно предать.
- Не будем нарушать традицию. Вопрос на засыпку: когда же произошло соприкосновение с театром в жизни Вики Павленко? С чего все началось?
- Со знакомства с Рубеном Суреновичем (смеется). Вы не поверите, но в детстве театр никак меня не волновал. Я была к нему равнодушна. Абсолютно.
- Как же так? Даже на елки не ходили?
- Когда мне было четыре года, мама привела меня на какой-то детский спектакль. Кажется, как раз были «ёлки», потому что меня одели в костюм светофора. И после этого я сказала: мамочка, пожалуйста, больше не води меня в театр, мне не нравится! Мама опешила: ну, как же, Викочка, смотри, там волки, зайчики… А там просто был какой-то бешеный волк, который бегал по рядам и всех кусал. Это, правда, было очень страшно.
- Забавно, если бы этим волком оказался Дмитрий Анатольевич Скирта, с которым вы сегодня выходите на одну сцену…
- Очень даже может быть (смеется).
- Вика, а в детстве вы были такой же красивой девочкой?
- Не-ет, я была стра-ашной. Серьезно говорю! Нет, ну до восьми лет я еще была такая девочка-девочка, а потом что-то в моей жизни пошло не так. Я стала гадким утенком. У меня были длинные руки и при этом непомерная худоба. В школе я совсем не пользовалась популярностью на фоне наших первых красавиц. Я всегда держалась особняком, со своим внутренним миром, в котором жила Марина Цветаева. После школы я решила учиться на биолога. Мечта была такая – стать биоинженером, разрабатывать лекарства. У меня была идея фикс – создать эффективный препарат против рака. Мне кажется, у всех, кто косвенно столкнулся с этим недугом, у кого болели родственники и знакомые, есть такая мечта… Но как-то раз моя подруга, Анечка Селиванова, буквально взяла меня за руку и повела в Жургеновку, где учились ее друзья. Так я попала на прослушивание. Сели с Аней, смотрим… И она такая: «Вика, иди, прочитай стихотворение, ты же любишь!» Причем это был последний этап прослушивания, оставалось 4-5 дней до экзаменов. Вышла я, встала перед комиссией, в белых шортиках… На меня смотрят незнакомые люди – ну, дескать, с чем пришла?
- И что вы читали, позвольте спросить?
- Марину Цветаеву, конечно!
- Это любовь всей жизни?
- Да! Это космическая женщина! Ее я сама для себя открыла примерно в восьмом классе. Я вообще очень любила поэзию, я там спасалась от реальности. Мое детство, так скажем, было не самым сладким… Кстати, Цветаева до сих пор мой самый любимый поэт. Именно поэт, не поэтесса.
- ?
- Потому что с большой буквы. Поэтесса – это как-то несерьезно.
- Интересно… И все-таки как вас приняли экзаменаторы?
- Видимо, неплохо, поскольку мне было велено к следующему прослушиванию подготовить монолог. А я уже вошла во вкус, я очень азартный человек. Но при этом я честно спросила подругу Аню: «А что такое монолог?» (хохочет).
- Вы сейчас шутите, да?
- Нет, честно! Мне стыдно признаться, но я действительно этого не знала! Всю последующую ночь я учила монолог. Естественно выбрала опять Цветаеву, монолог Сонечки. Получила допуск к экзамену, на котором мне предстояло еще петь и танцевать. Когда я об этом узнала, у меня глаза вообще где-то на затылке оказались. Петь? Еще и на публике?! Ну, ничего, и с этим мы справились. Правда, с горем пополам, но все же…
- А с мечтой о биофаке расстались без сожаления?
- Честно? Раздумывала. Минут пятнадцать (смеется). Но самое интересное, что от мамы я свое поступление в Академию Жургенова скрыла. Мне было страшно ей признаться. Мама свято верила, что ее девочка занимается наукой. А занятия у нас могли продолжаться до вечера, на репетициях засиживались допоздна. И однажды мама спросила, в чем, собственно дело? Пришлось открыть ей горькую правду.
- Был скандал с валерьянкой?
- Ой… Надо знать мою маму, точнее, мое отношение к ней. Мама для меня – все. Самый главный критик, советчик и друг. Конечно, была драма. Мама созвала всех родственников, все дружно страдали, сетовали… «Иди, забирай документы немедленно, ты свою жизнь под откос пустила!» В итоге мама не то чтобы смирилась… Просто она относилась к этому, как к очередной моей выходке. Ровно до тех пор, пока на третьем курсе меня не взяли в театр, и она не пришла на мой первый спектакль, «Чудики». Я безумно волновалась. А потом увидела маму всю в слезах – «Господи, Викочка, я так счастлива, что ты выбрала эту профессию!». Для меня это был очень важный момент жизни – я добилась понимания со стороны своего самого близкого человека.
- Учеба вас сразу захватила?
- Поначалу психовала, потому что первое время мы, к примеру, учились… бесшумно носить по аудитории стулья. Ну, ладно день-два, но две недели! Я была в ужасе: чем я занимаюсь, куда я попала и что вообще происходит?! И знаете, возможно, причина моих метаний в том, что я попала в мир драматического искусства совсем не подготовленной. Мне было очень стыдно, ведь все, кто учился со мной на курсе, так или иначе, имели отношение к театру. А я – чистый лист в буквальном смысле! Впервые посмотрела спектакль уже в сознательном возрасте, будучи студенткой. Это был «Вишневый сад» Рубена Суреновича Андриасяна. Но даже на втором курсе, случалось, выбегала с экзамена вся в слезах: я – бездарность, полный ноль, как на это будет смотреть зритель? Помню, как-то в порыве дикого самоедства написала заявление на отчисление, бегу в деканат, за мной несется Рома Жуков: «Ты куда это собралась? А ну пошли!» Сгреб меня в охапку и отнес обратно, на репетицию…
- Курс у вас был дружный? Было чувство надежного плеча, поддержки?
- Да! У нас сразу как-то сформировалась банда из шести человек, с которыми мы и пропадали в Академии до ночи. Все время репетировали – какие-то отрывки, капустники…
- Вика, вас восприняли всерьез (во всяком случае, пошли разговоры типа «эта девочка далеко пойдет») после первой крупной роли в спектакле «Старший сын». Вы сами как-то ощутили эту перемену в жизни, что начался некий новый этап в профессии?
- Я вообще стараюсь не делить свою жизнь на этапы. Жизнь для меня – большой один день. Совершенно не кривя душой скажу, что мне совсем не важно – играю ли я эпизод или главную роль. Может, это звучит неправдоподобно, но это действительно так.
- А если совсем честно, вашему послужному списку позавидует любая актриса: Нина Сарафанова, Нина Заречная, Нина Арбенина… Да, все – Нины, но какие! Не боитесь соперничества? Что вас могут тихо сожрать в конкурентной борьбе? Поймите правильно, это всего лишь гипотеза.
- (очень серьезно и твердо): я вас услышала, но… нет. Честно. Меня это не волнует. Я действительно считаю, что места всем хватит. У каждого свой зритель.
-Замечательно! Очень достойный ответ. Вика, но вы ведь, признайтесь, девушка с характером. Ого-го с каким характером. И вас очень трудно представить послушной девочкой, смотрящей в рот режиссеру и слепо выполняющей его указания. Часто спорите с постановщиками? Хотя бы внутренне.
- Скажем так, я послушная девочка в меру (смеется). Но к своим ролям подхожу творчески, над рисунком думаю долго и с удовольствием. Постесняюсь ли я предложить режиссеру свое видение? Нет, не постесняюсь. Рада, когда мы на одной волне, как это случилось, к примеру, с Гульназ Балпеисовой в «Горе от ума».
- О, это же потрясающая история. Ввод в спектакль занял полчаса, не так ли? Расскажите!
- Мне самой очень интересно это вспоминать. Я узнала о том, что меня вводят на графиню бабушку в день сдачи, после второй генеральной репетиции. Меня так растрогал этот спектакль! Заплаканная, подбежала к режиссеру: «Гульназ, это круто!» Она смеется, кивает: да-да… А поздно вечером, часов в 11, раздается звонок. Гульназ! «Вика, готовься, завтра в 10 у тебя ввод в мой спектакль». Надо сказать, что в тот момент я проходила курсы молчания, есть такая тибетская практика «ви пасына». Это была пятидневная подготовка, сама ви пасына длится 12 дней. Целыми днями я находилась в йога-студии, там мы молчали… Я находилась в таком расслабленном медитативном состоянии – и тут такая засада! Я еще подумала: может, показалось? Ни фига не показалось! Утром меня ловит в коридоре актриса Ира Кельблер и начинает в панике учить со мной роль. Дальше все было, как в полусне: на меня надели какой-то сумасшедший костюм, который велик на два размера. Потом выбегает Гульназ, хватает меня и начинает судорожно репетировать. Я не помню, что мы делали, это происходило в нереально бешеном ритме! В атмосфере какого-то абсолютного куража. Полчаса это продолжалось. Через пять часов я, как ошпаренная, выбегала на сцену, уже к зрителю. Вот в таком состоянии куража я до сих пор, каждый раз играю этот спектакль.
- Образ был придуман вами?
- Совместно с Гульназ. Режиссер дал мне наметки, а дальше я начала фантазировать. Придумала, что моя героиня пьющая, с щербинкой между зубами, с огромными дугообразными, «кавказскими» бровями… Да, походку, интонации я придумала сама. Мне очень дорога эта роль, это такая вкусная конфетка…
- Можно только поздравить вас с острохарактерной ролью. Признайтесь, это же жутко увлекательно, даже интереснее, чем играть главных, но «голубых» героинь?
- Я просто о-бо-жаю характерные роли! Больше и добавить нечего. Чем больше их будет – тем лучше. Недавно я с удовольствием сыграла очень симпатичный и яркий эпизод в спектакле «Филумена».
- Вам довелось поработать с несколькими интересными режиссерами – Гоги Маргвелашвили, Дмитрием Биловым, Григорием Лифановым. Все они, так скажем, «варяги», пришлые. Почувствовали разницу в подходе и методе? С кем было проще?
- Начну с Билова. Знакомство с ним не задалось с первого дня (смеется). На первую читку я пришла выжатая, как лимон, - в то время очень интенсивно репетировали сказку «Финист – ясный сокол». А тут Билов, как чертик из табакерки, швыряет шляпу на стол и начинает фонтанировать. Очень сбивчиво, эксцентрично сочинять на ходу: «здесь будет цепь, а здесь платье, а здесь…» Я ничегошеньки не поняла! Не было сил выдать какую-то эмоцию в ответ. Потом уже Дима признался мне, что сидел тогда и думал, кто же у него будет играть Аделу в «Андалузском проклятии». Неужели вот это аморфное, безучастное создание?! Он так и смотрел на меня до того момента, пока я фурией не вылетела на сцену и чуть не разнесла там все (смеется). Георгий Нодарович Маргвелашвили – это любовь, он как папа… Всегда спокойно, досконально все объяснял и приложил очень много усилий, чтобы создать мой образ Джульетты. Я с нежностью вспоминаю нашу совместную работу.
- Вика, хорошо, что вы вспомнили «Ромео и Джульетту». Вы очень эффектно появлялись в спектакле – буквально с неба, на качелях. Не было страшно?
- Ой, это же отдельная история! Я с детства безумно боюсь высоты. Я вся похолодела, когда мне сообщили, что будут спускать меня с пятиметровой высоты. Я в панике, что делать?! И тогда я решила перебороть свой страх. Поздно ночью, одна отправилась в парк Горького. Перелезла через прутья к аттракциону «Колесо обозрения», там есть лестница, ведущая на самый верх, к маленькой смотровой кабинке. Карабкаюсь по лестнице, меня трясет, как котенка… Взобралась! Ну, думаю, молодец, справилась. Да не тут-то было. Подниматься – это одна тема, а вот спускаться… Ступеньки были скользкие и покрыты инеем. Несколько раз я реально чуть не сорвалась вниз. Короче говоря, я спускалась два часа!
- Вика, это маленький подвиг, бесспорно, одно непонятно: почему вы одна туда пошли?
- Просто я привыкла со всеми своими бесами справляться самостоятельно. Помоги себе сам, грубо говоря.
- Вы, кстати, не суеверный человек? Есть же в актерской среде такие фобии: не дай Бог по ходу пьесы в гроб положат. А вас – вешали, травили, кинжалом закалывали…
… разве что еще не топили и в землю не закапывали (смеется). Нет, я не суеверна. Меня все это очень веселит.
- Вас можно назвать самодостаточной актрисой, которую «не парит» самочувствие партнера?
- Нет, что вы! Без партнера вообще куда? Ну, разве что в монологах… Мне очень важен партнер. Это поддержка, без партнера не будет никакого конфликта, никакого взаимодействия, никакого сюжета – ничего не будет. Нужны эти глаза живые, это как петелька – крючок. Какую эмоцию даст тебе партнер, так ты и ответишь.
- Таким спектакль, где все построено на актерском ансамбле, для вас стала «Чайка» на малой сцене…
- Это мой любимый спектакль. Самый любимый. Сам процесс репетиций был очень семейный. Поэтому и отношение у меня сложилось сакральное. После «Чайки» мне всегда очень тяжело… Я не могу после этого спектакля оставаться в одиночестве. Мысли-паразиты начинают тебя пожирать изнутри. Мне всегда нужно, чтобы рядом был какой-то человек. И еще есть одна фишка у меня, признаюсь. Проходит час после «Чайки», у меня уже хорошее настроение, я переключилась на что-то другое, а глаз по привычке плачет.
- Режиссер «Чайки» - Рубен Суренович Андриасян, очень важный в вашей жизни человек. Учитель. Мастер. Можете ли припомнить самый главный, усвоенный вами его урок?
- Да, не играть мордой лица! (хохочет)
- Как это?
- А так (начинает выразительно гримасничать). Что поделать, такой вот я эмоциональный человек. Видели бы вы, какие я дома порой спектакли закатываю (смеется).
- Подведем итоги. Простите, вы не любите делить жизнь на этапы, но последние несколько лет вашей жизни неразрывно связаны с этим театром. Что для вас «Лермонтовка»?
- Пока это моя жизнь. Я даже не хочу думать о том, что будет со мной, если из моей жизни это исчезнет. Знаете, обычно мужчины любят так делать. Диктовать: вот мы поженимся, ты уйдешь из театра и будешь воспитывать детей. После этого мы расстаемся. Так происходило всегда. Сейчас для меня самое главное – моя мама и театр Лермонтова. Это то, что невозможно предать.
