Беседы с завлитом: Арлан Касиманов
- Когда вы решили стать актёром?
- Десятиклассником я посмотрел на Новой сцене ТЮЗа спектакль Бориса Преображенского «Страсть» по мотивам новеллы Проспера Мериме «Кармен». Это было бесподобное, яркое зрелище – главным образом работа Евгения Жуманова явилась толчком к тому, что я загорелся, заболел театром. Недели две бродил в размышлениях, вынашивал в себе этот замысел, после чего твердо решил: буду актёром. Около года я посещал студию «Прикосновение» при ТЮЗе. Из этого опыта больше всего запомнились тренинги, которые проводил Дмитрий Скирта, в ту пору актёр театра «АRTиШок». Он и Ирина Симонова стали моими первыми мастерами.
- Почему вы решили поступать в Свердловский театральный вуз?
- Потому что «пролетел» в Москве, прямо с первого тура (улыбается). А в случае неудачи заехать в Свердловск (ныне Екатеринбург) мне посоветовал мой первый педагог по сценическому движению заслуженный артист РК Виктор Анатольевич Ашанин, окончивший тот же ВУЗ. И я подумал: терять все равно нечего, почему бы не попробовать? Прошел все три тура и был принят на очное отделение актерского факультета.
- … после чего вы основательно поколесили по российским театрам?
- Да, сначала немного поработал в омском драмтеатре «Галерка», который предоставил сразу шестерым выпускникам жилье. Затем я уехал в Пермь, где устроился в театр «У моста», которым руководил Сергей Павлович Федотов. Этот период жизни стал для меня этаким курсом молодого бойца. Там приходилось отдавать себя театру без остатка и выполнять даже те работы, которые не прописаны в контракте. У художественного руководителя была очень жесткая манера работы с артистами, в конце концов, я к ней приспособился, а потом мне даже понравился такой метод «кулаком по столу», он заставляет человека сильно разозлиться на себя и доказать, что ты чего-то стоишь. Сергей Павлович говорил мне: «Здесь ты только получил зерно, погоди, оно еще прорастёт». Так и вышло.
- В Лермонтовский театр вы пришли из DTK уже состоявшимся артистом, но вам предстояло сдать очень серьезный экзамен – заменить в одном из самых кассовых спектаклей исполнителя главной роли, уже сорвавшего аплодисменты и очень любимого публикой. То еще испытание…
- Я вообще не знал о том, что у моего предшественника, Филиппа Волошина есть какие-то фан-клубы. Поэтому осознание громадной ответственности пришло ко мне уже позже. А поначалу мне было важно только одно – суметь донести до зрителя свое видение образа Франсуа Пиньона, все то, что я придумал в работе над рисунком роли. И, конечно, элементарно не забыть текст (улыбается). Мне было лестно услышать оценку Дмитрия Скирты, который посчитал, что я справился с изначальной режиссерской задачей..
- И все же вы волновались. С первых рядов заметно, что пот вас прошибал градом…
- Ну, это психофизика, с детства сильно потею (улыбается). Хотя, конечно, мандраж был сильный, успокоился где-то к десятому спектаклю.
- Вы ощущаете некую разницу между работой в академическом театре и каких-то маленьких экспериментальных коллективах?
-Да, безусловно.
- В чем эта особенность, на ваш взгляд?
- В принципиально иной организации процесса. В масштабности. Честно говоря, в Лермонтовке я чувствую себя комфортнее что ли. Здесь я могу сосредоточить внимание исключительно на творчестве, а все бытовые проблемы за меня решают другие. Грубо говоря, отвечать я буду только за себя, за какие-то свои «косяки».
- Что вам по сердцу – классика, современная драматургия? А если по жанрам, то легкие комедии или психологические драмы?
- Принципиальной разницы нет, была бы пьеса о человеке, его внутреннем мире. А комедия ли это, трагедия, фарс – это не столь важно. Главное, чтобы мне, как исполнителю, было за что переживать, и зрителю тоже вместе с моим персонажем. Психологизму, конечно, отдаю первенство, так как мне всегда очень важно покопаться в авторском замысле и сделать для себя какие-то открытия. А это случается, когда в тексте есть боль, страдание от невозможности как-то повлиять на обстоятельства судьбы…
- Одни артисты всецело доверяют режиссеру и следуют его руководящим указаниям, другим свойственно рефлектировать, искать конфликтные узлы, внутренне спорить с постановщиком. Вы из какой породы?
- Скорее из последней. Я, конечно, верю режиссеру до некоторой степени, но выходить-то на сцену мне! И поэтому мне всегда важно в первую очередь себя убедить в том, что я понимаю своего героя, его мотивы и поступки. Бывало, режиссеру даже не приходилось ничего говорить, если материал не пустой. Когда понятно, про что играть. И тогда постановщику остается только внести какие-то свои корректировки..
- В сказках играть любите?
- Еще бы! Так случилось, что моей первой дипломной работой была именно сказка. И нам в свое время крепко втемяшили в голову, что детский зритель – особый. С ребенком нужно быть предельно искренним, обмануть его невозможно. При этом сказочная искренность не может быть, грубо говоря, по Чехову, она должна быть ярче, интереснее. Соответственно, и отдачу ты получаешь во сто крат большую, поскольку детская энергетика невероятно мощная. Когда малыши радуются совершенно элементарным вещам (ну, скажем, ты – положительный герой и победил злого и глупого персонажа), в твоей душе происходит нечто удивительное. Ты доставил ребенку радость – и тебе самому бесконечно приятно.
- Что вы для себя черпаете в классике?
- Нахожу в ней глубину, которая с возрастом ощущается еще интенсивнее. Я об этом сужу по тем изменениям, которые произошли после того, как стал отцом. Когда не было своего ребенка, мироощущение было совсем другим. То есть, не было тех переживаний, которые есть сейчас. Дай Бог мне поработать с настоящими классическими произведениями, проверенными временем. В настоящий момент это соприкосновение с Чеховым..
А вообще могу сказать одно. Еще во время учебы нам объяснили одну простую вещь: пока ты студент, ты можешь играть, что хочешь, а придешь в театр – и будешь играть, что дадут. В этом отношении я придерживаюсь принципа: дайте мне хоть что-нибудь – и это будет для меня вызов, этого достаточно, чтобы возбудить во мне какое-то творческое воображение, а я уж постараюсь сделать яркую роль даже из крошечного эпизода. Человека сделать.
- Когда вы решили стать актёром?
- Десятиклассником я посмотрел на Новой сцене ТЮЗа спектакль Бориса Преображенского «Страсть» по мотивам новеллы Проспера Мериме «Кармен». Это было бесподобное, яркое зрелище – главным образом работа Евгения Жуманова явилась толчком к тому, что я загорелся, заболел театром. Недели две бродил в размышлениях, вынашивал в себе этот замысел, после чего твердо решил: буду актёром. Около года я посещал студию «Прикосновение» при ТЮЗе. Из этого опыта больше всего запомнились тренинги, которые проводил Дмитрий Скирта, в ту пору актёр театра «АRTиШок». Он и Ирина Симонова стали моими первыми мастерами.
- Почему вы решили поступать в Свердловский театральный вуз?
- Потому что «пролетел» в Москве, прямо с первого тура (улыбается). А в случае неудачи заехать в Свердловск (ныне Екатеринбург) мне посоветовал мой первый педагог по сценическому движению заслуженный артист РК Виктор Анатольевич Ашанин, окончивший тот же ВУЗ. И я подумал: терять все равно нечего, почему бы не попробовать? Прошел все три тура и был принят на очное отделение актерского факультета.
- … после чего вы основательно поколесили по российским театрам?
- Да, сначала немного поработал в омском драмтеатре «Галерка», который предоставил сразу шестерым выпускникам жилье. Затем я уехал в Пермь, где устроился в театр «У моста», которым руководил Сергей Павлович Федотов. Этот период жизни стал для меня этаким курсом молодого бойца. Там приходилось отдавать себя театру без остатка и выполнять даже те работы, которые не прописаны в контракте. У художественного руководителя была очень жесткая манера работы с артистами, в конце концов, я к ней приспособился, а потом мне даже понравился такой метод «кулаком по столу», он заставляет человека сильно разозлиться на себя и доказать, что ты чего-то стоишь. Сергей Павлович говорил мне: «Здесь ты только получил зерно, погоди, оно еще прорастёт». Так и вышло.
- В Лермонтовский театр вы пришли из DTK уже состоявшимся артистом, но вам предстояло сдать очень серьезный экзамен – заменить в одном из самых кассовых спектаклей исполнителя главной роли, уже сорвавшего аплодисменты и очень любимого публикой. То еще испытание…
- Я вообще не знал о том, что у моего предшественника, Филиппа Волошина есть какие-то фан-клубы. Поэтому осознание громадной ответственности пришло ко мне уже позже. А поначалу мне было важно только одно – суметь донести до зрителя свое видение образа Франсуа Пиньона, все то, что я придумал в работе над рисунком роли. И, конечно, элементарно не забыть текст (улыбается). Мне было лестно услышать оценку Дмитрия Скирты, который посчитал, что я справился с изначальной режиссерской задачей..
- И все же вы волновались. С первых рядов заметно, что пот вас прошибал градом…
- Ну, это психофизика, с детства сильно потею (улыбается). Хотя, конечно, мандраж был сильный, успокоился где-то к десятому спектаклю.
- Вы ощущаете некую разницу между работой в академическом театре и каких-то маленьких экспериментальных коллективах?
-Да, безусловно.
- В чем эта особенность, на ваш взгляд?
- В принципиально иной организации процесса. В масштабности. Честно говоря, в Лермонтовке я чувствую себя комфортнее что ли. Здесь я могу сосредоточить внимание исключительно на творчестве, а все бытовые проблемы за меня решают другие. Грубо говоря, отвечать я буду только за себя, за какие-то свои «косяки».
- Что вам по сердцу – классика, современная драматургия? А если по жанрам, то легкие комедии или психологические драмы?
- Принципиальной разницы нет, была бы пьеса о человеке, его внутреннем мире. А комедия ли это, трагедия, фарс – это не столь важно. Главное, чтобы мне, как исполнителю, было за что переживать, и зрителю тоже вместе с моим персонажем. Психологизму, конечно, отдаю первенство, так как мне всегда очень важно покопаться в авторском замысле и сделать для себя какие-то открытия. А это случается, когда в тексте есть боль, страдание от невозможности как-то повлиять на обстоятельства судьбы…
- Одни артисты всецело доверяют режиссеру и следуют его руководящим указаниям, другим свойственно рефлектировать, искать конфликтные узлы, внутренне спорить с постановщиком. Вы из какой породы?
- Скорее из последней. Я, конечно, верю режиссеру до некоторой степени, но выходить-то на сцену мне! И поэтому мне всегда важно в первую очередь себя убедить в том, что я понимаю своего героя, его мотивы и поступки. Бывало, режиссеру даже не приходилось ничего говорить, если материал не пустой. Когда понятно, про что играть. И тогда постановщику остается только внести какие-то свои корректировки..
- В сказках играть любите?
- Еще бы! Так случилось, что моей первой дипломной работой была именно сказка. И нам в свое время крепко втемяшили в голову, что детский зритель – особый. С ребенком нужно быть предельно искренним, обмануть его невозможно. При этом сказочная искренность не может быть, грубо говоря, по Чехову, она должна быть ярче, интереснее. Соответственно, и отдачу ты получаешь во сто крат большую, поскольку детская энергетика невероятно мощная. Когда малыши радуются совершенно элементарным вещам (ну, скажем, ты – положительный герой и победил злого и глупого персонажа), в твоей душе происходит нечто удивительное. Ты доставил ребенку радость – и тебе самому бесконечно приятно.
- Что вы для себя черпаете в классике?
- Нахожу в ней глубину, которая с возрастом ощущается еще интенсивнее. Я об этом сужу по тем изменениям, которые произошли после того, как стал отцом. Когда не было своего ребенка, мироощущение было совсем другим. То есть, не было тех переживаний, которые есть сейчас. Дай Бог мне поработать с настоящими классическими произведениями, проверенными временем. В настоящий момент это соприкосновение с Чеховым..
А вообще могу сказать одно. Еще во время учебы нам объяснили одну простую вещь: пока ты студент, ты можешь играть, что хочешь, а придешь в театр – и будешь играть, что дадут. В этом отношении я придерживаюсь принципа: дайте мне хоть что-нибудь – и это будет для меня вызов, этого достаточно, чтобы возбудить во мне какое-то творческое воображение, а я уж постараюсь сделать яркую роль даже из крошечного эпизода. Человека сделать.