Беседы с завлитом: Дмитрий Багрянцев
- Дима, довольно глупо спрашивать вас о том, в какой момент жизни вы осознали, что театр – ваше предназначение, а профессия актера – призвание. Уже только на том основании, что вы – представитель знаменитой актерской династии Багрянцевых. И все же можете вы обозначить какую-то точку отсчета? Что явилось решающим толчком – пример братьев или личный выбор?
- Честно говоря, затрудняюсь ответить – просто потому, что мне нравятся многие виды деятельности, в том числе театральная. Но могу точно сказать, что именно в театре я чувствую себя комфортно. Здесь как-то все не так рутинно, скучать не приходится.
- Не «день сурка», как в офисе – на работу к девяти, потом обед, перекуры, вечером – кружка пива?
- Я много чем занимался по жизни, прежде чем пришел в эту профессию. Она дает возможность развиваться, расти, причем непрерывно – и это основное отличие от офисной работы, которой я посвятил какой-то отрезок жизни. Вообще, я изначально учился на программиста, но почти сразу понял: это не мое. К примеру, ты освоил компьютерную программу и четко знаешь, что к чему, за исключением каких-то нюансов. А в театре не бывает готовых решений. С каждым новым спектаклем приходит осознание того, что стандартная программа не работает. Вроде ты все знаешь и умеешь, а на самом деле это не так. И начинаешь себя ломать, искать в себе что-то новое, открывать себя для другого персонажа.
- Перед тем, как поступить в Жургеновскую академию, вы отучились в юридическом колледже. Чем вас привлекла юриспруденция?
- Тут все просто, нужно было куда-то поступать (улыбается). Собственно, ради корочки. Нравилось ли? Точно нет. Было скучно. Правда, колледж я все-таки окончил, а затем поступил в Санкт-Петербургский университет по той же специальности. Словом, я очень долго не помышлял об актерской профессии. Мне просто нравилось смотреть на братьев, видеть их на сцене.
- Какие эмоции при этом испытывали?
- Конечно же, гордость! Самое яркое впечатление моего детства – учеба старшего брата, Александра, в театральной академии. Я ходил на все экзамены. Мне нравилось, все, что делает Саша. Затем, уже в студенческие годы Виталика, в Алматы работал очень интересный молодежный театр – «Седьмая грань», его открыли Александр с женой, Маргаритой Здор. Можно сказать, я в нем вырос, как дитя театра (смеется). Я ходил, смотрел, наслаждался, пропитывался, однажды даже сыграл небольшую роль немецкого мальчика в пьесе по Брехту «Шпион», о Великой отечественной войне. Было прикольно, но на этом все и закончилось.
- Дим, а есть какая-то общая черта, присущая всем троим Багрянцевым?
- Пожалуй, да, и это благодаря маме. Она привила нам любовь к поэзии. Мы все трое хорошие чтецы. Еще с детства я обычно был ведущим каких-то школьных мероприятий
- Возвращаясь к переломному моменту вашей жизни. На последнем курсе университета неожиданно подали документы в Жургеновку. Что произошло?
- Супруга Александра, Маргарита Викторовна, предложила попробовать себя на актерском поприще. С чем я нехотя согласился. Подумал: что я теряю? Так же, без особого энтузиазма стал готовиться к вступительным экзаменам. Но случилось так, что я попал в больницу, а набор русского курса отложили на год. Так что все решилось само собой. И поступал я уже на следующий год по собственному желанию.
- У вашего «нехотя согласился» наверняка есть какая-то подоплека. Что смущало?
- Как сказать… Братья-актеры – это, конечно, замечательно, но лучше, когда они позади, а не впереди тебя. Потому как неизбежны сравнения. Есть планка, на которую приходится ориентироваться. И как бы я ни пытался дистанцироваться – мол, я сам по себе, мне всегда было присуще чувство ответственности, как бы не подвести братьев, не опозорить фамилию. Наверное, вот это чувство ответственности и создавало определенные трудности в принятии решения.
- Что вы читали на экзамене?
- Монолог Хлестакова, басню Крылова «Собачья дружба», отрывок из поэмы «Мцыри» и прозу из «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
- Учеба вас сразу захватила?
- Напротив, первые два года я мучился вопросом: что я тут делаю?! Все было не в радость. И так я докатился до того, что однажды мастер курса, Рубен Суренович Андриасян, сказал: «Дима, ты понимаешь, что тебя отчислят?» А на самом деле был просто чудовищный зажим. Я стеснялся. Преодолеть эту внутреннюю зажатость мне помогла злость на самого себя. Меня отчитали, а я этого очень не люблю. И когда я показал на экзамене второго курса отрывок из того же «Ревизора» (сцена Хлестакова с маменькой и дочкой), я получил свою первую «пятерку» по актерскому мастерству. Этот момент и стал отправным пунктом для меня. Я понял важную вещь: оказывается, в этом деле можно ловить кайф.
- И зажим сразу прошел?
- Нет, не сразу. Вообще, он проходит, когда ты начинаешь купаться в материале. В роли, отрывке, эпизоде… Все-таки наша профессия – это постоянное преодоление самого себя. Ты все время сталкиваешься с закостенелым наростом, который приходится ломать. Я считаю себя до сих пор зажатым. Мне, как правило, трудно начинать, делать первый шаг. А Саша мне всегда советовал как бы окунаться с головой. Наиграл, переиграл – не страшно. Так быстрее избавишься от зажима. У меня так не получается. По мне все должно быть логично, правдиво, поступательно. Я, наверное, из тех актеров, для которых лучше недоиграть, чем переиграть. Недожав, я потом наверстаю. Пережимать получается крайне редко. Короче говоря, я за правду (смеется).
- Дима, вспоминается ваш дипломный спектакль «Метранпаж» по Вампилову. Наверное, трудно было отобразить ту правду «совкового» образа жизни, мышления, стиля руководства (а вы играли администратора гостиницы)? Ведь вы практически не застали ТОЙ страны, о былых временах имеете представления по книгам и фильмам. Тем не менее ваш персонаж получился настолько убедительным, там была такая истерика человека, который едва не обделался от страха…
- Нет, что-то из тех времен я все-таки помню, те же автоматы с газировкой (улыбается). «Метранпаж» - уф… тяжелая была работа. На сопротивление. Я уже говорил, что не люблю переигрывать, а режиссер Юля Башеева требовала от меня истерики. Но как ее можно показать, если я по натуре своей не истерик? Поэтому мне это казалось наигрышем… Как я «вживался в образ»? Что-то спрашивал у родителей. Многое подсказал Рубен Суренович. Но все равно я не очень доволен результатом.
- А можете вы для себя выделить что-то самое главное, чему вас научил и продолжает учить мастер Андриасян?
- Знаете, правильнее будет сказать – не научил, а направил. Заслуга мастера в том, что он дает ориентиры, чтобы тебе в конечном итоге понравилось то, чем ты занимаешься. Какими-то правильными колками, образно говоря, настраивает инструмент, чтобы он зазвучал. Чтобы студент захотел что-то сделать самостоятельно. Все-таки в эту профессию из-под палки прийти нельзя. Невозможно просто вызубрить что-то. Может быть, это наша фамильная особенность, что нам, Багрянцевым, нужно создать экстремальные условия для продвижения вперед. Рубен Суренович, конечно же, «ломал». Иногда, можно сказать, без анестезии – и это хорошо! Но ломал правильно, в противном случае можно просто загубить карьеру актера, психологически «закрыть» человека от этой профессии.
- Артисты «ломают» себя постоянно. Но тем и замечательна актерская профессия, что можно обмануть не только природу (к примеру, ты - натурал, а играешь гея), но и свой биологический возраст. На сцене Лермонтовского театра вы играете двух мальчишек – Васеньку в «Старшем сыне» и Джорджа в «Нашем городке». Последнему вообще 15 лет… У вас не возникало когнитивного диссонанса – как-никак вы скоро разменяете четвертый десяток?
- У меня были заморочки в основном на тему моего тембра. Я не люблю играть голосом. В образе Васеньки я специально чуть завышаю тон, но иногда нет-нет, да и проскользнут мои низкие нотки. И как только я это услышал – все, считай, я вылетел из образа! Так, конечно, быть не должно, это неправильно, но так я устроен. Но есть над чем работать. Случается, после спектакля подходят люди с вопросом «А сколько вам лет?». Когда я отвечаю - «Мне 29», у людей расширяются глаза – мол, как же так? Это, конечно, приятно. А вообще-то со сцены мы все кажемся моложе, если честно существуем.
- Вы часто недовольны своей работой на сцене?
- Я недоволен собой тогда, когда сам себе не верю. Тогда я начинаю себя съедать изнутри, что очень мешает и мне, и, возможно, партнерам. И, естественно, спектаклю. С годами я научился делать это незаметно для окружающих. Но после таких спектаклей я очень долго отхожу. Примерно день (улыбается).
- А насколько вам важно самочувствие партнера? Есть актеры, считающие себя настолько самодостаточными, что им, грубо говоря, по барабану, как ведет себя партнер, какие он допускает ошибки и так далее.
- «Петелька – крючочек» существует, от этого никуда не деться. Если партнер взаимодействует со мной и при этом у него холодные глаза, я внутренне взрываюсь. Хочется, знаете, остановить спектакль и спросить партнера: «Зачем тебе все это нужно?». Мы выходим на сцену дарить людям положительные эмоции, побуждать их к сопереживанию. А если ты устал – ну, возьми ты больничный, уйди в отпуск… Когда история, которую мы рассказываем, превращается в работу – вышел, сказал, ушел – это бессмысленная трата времени. Своего и чужого.
- Что вам интереснее – рождать, создавать спектакль или играть его?
- Я раньше не любил репетиционный период, сам процесс мне очень трудно давался. Дело опять-таки в зажиме. И лишь последние полгода, наверное, во мне проснулся вкус к репетициям. Это, действительно, самое интересное – процесс рождения спектакля. Зато, когда он складывается, ты играешь его один раз, другой, третий – словно крылья расправляются. Ты начинаешь привносить какие-то свежие краски, появляются новые детали рисунка…
- Можете назвать любимый спектакль из сыгранных вами в театре Лермонтова?
- Наверное, «Старший сын», все-таки это первая серьезная работа. Еще очень нравится «Наш городок». Как ни странно, в последнее время полюбил «Чайку». Хотя раньше задавался вопросом, что же я в нем делаю?
- Украшаете, Дима. Выразительным своим молчанием. А вот ответьте на такой вопрос, что в вашей актерской личности, с позволения спросить, от Александра, что – от Виталия и что, собственно, от Дмитрия?
- Хм… (загадочно улыбается). Интересный вопрос. Наверное, если говорить о характере, во мне все-таки больше от Саши, поскольку он всегда был для меня примером, с малолетства. Как старший брат. Мне нравились его рассуждения. Вообще, я больше общался с компанией братьев, со сверстниками мне было не так интересно. Мне до сих пор часто говорят: в этой роли ты так на Сашу похож! А в этом моменте – на Виталика. Так, думаю, а где же я? Где-то же должен быть я! (смеется). Наверное, я где-то по центру.
- А братья вообще вас хвалят?
- Вот в этом как раз отличие Саши от Виталика. Виталик, если ему понравилось, всегда скажет: «Хорошо, мне нравится». Саша оценивает по-другому: «Хорошо, но…». Обязательно укажет на ошибки, подскажет, как исправить. А вообще им обоим я доверяю целиком и полностью.
- Есть ли у вас кумиры в искусстве?
- Кумиров нет. Но зачастую, смотря на мэтров, особенно советского кино и театра, я не устаю поражаться, как они это делают? Все настолько просто и гениально! Тот же Евстигнеев, к примеру, такой жизненный, такой трогательный. Везде настоящий. Вот кто настоящий – тот мой кумир.
- Какой психотип вам ближе – лирический герой, обаятельный мерзавец, загадочный философ, свой в доску пацан…?
- Идеальный вариант для меня – какой-нибудь очень шебутной парень с хорошим чувством юмора, ярким характером, который в хэппи-энде становится героем. Как-то так. В годы учебы мне ближе всего был Хлестаков. Мне больше нравятся комедии. Там есть, где разгуляться. Можно покривляться, подурачиться. Взять хотя бы Глашатая в сказке – роль с мизинец, а я в ней выкладываюсь по полной. Мне это интересно.
- Вы азартный человек? Легко вас увлечь идеей?
- Я легко загораюсь, но, если нет подпитки от партнеров, желание сразу тухнет. Когда я не вижу перспективы, то сразу отказываюсь.
- Вы неустанно поддерживаете спортивную форму, ходите в тренажерный зал. Это ваша натура требует или необходимо для поддержания имиджа этакого брутального парня?
- Я вообще-то профессиональный футболист (улыбается). Играл в сборной. Я люблю спорт в принципе, за редким исключением (скажем, смысл метания ядра мне непонятен). А поддержание формы – это осознанная необходимость. У меня есть проблема с лишним весом, еще с первого курса. Я был такой плотненький. Как-то на занятиях по хореографии стою у станка, преподаватель мне говорит «втяни живот», а я его уже втянул. В студенчестве похудеть не составляет труда – нехватка денег, плохое питание, недосып (улыбается). Серьезно, актер должен быть в форме. Специально я себя не раскачиваю, мне не нужны большие мышцы и так далее. Но мы же не знаем, что будет завтра. Мне предложат что-то супер-интересное, а я им отвечу: «Давайте месяца через полтора, пока я приду в форму?» Нет, увольте.
- Любите ли вы читать?
- Люблю, но по принципу «хочу все знать». Меня привлекают и философия, и фантастика, и детективы. Какой-то определенной системы нет. Что касается художественной литературы, классики – я просто заставляю себя читать, даже если мне неинтересно. «Во всем мне хочется дойти до самой сути» - это про меня. Мне было интересно, как устроен мой автомобиль, я его разобрал.
- А в кино есть предпочтения?
- Однозначно нравятся советские фильмы. Но в последнее время появился интерес к голливудским «оскароносцам». И сериалам, тоже американским, где все, что называется, за правду. В них актеры ничего не играют, они просто живут. Меня поражает, как прописана каждая реплика, нет ничего лишнего, никаких «поддавков». Думаешь: почему, блин, так не умеют снимать у нас?
- Дима, ну и последний вопрос. Если абстрагироваться от того, что вы – представитель актерского цеха (допустим, вы обычный зритель). Какой театр вам по душе? То есть каким должен быть идеальный театр для Дмитрия Владимировича Багрянцева?
(Надолго задумывается): - Не важно, какой это будет театр. Не важно, где он будет находиться. Важно, чтобы в этом театре все любили то, чем они занимаются. И отдавали себя без остатка. Чтобы не приходили на работу, как на день сурка – каждый день одно и то же. Да, одно и то же, но зритель-то всегда разный!
- Дима, довольно глупо спрашивать вас о том, в какой момент жизни вы осознали, что театр – ваше предназначение, а профессия актера – призвание. Уже только на том основании, что вы – представитель знаменитой актерской династии Багрянцевых. И все же можете вы обозначить какую-то точку отсчета? Что явилось решающим толчком – пример братьев или личный выбор?
- Честно говоря, затрудняюсь ответить – просто потому, что мне нравятся многие виды деятельности, в том числе театральная. Но могу точно сказать, что именно в театре я чувствую себя комфортно. Здесь как-то все не так рутинно, скучать не приходится.
- Не «день сурка», как в офисе – на работу к девяти, потом обед, перекуры, вечером – кружка пива?
- Я много чем занимался по жизни, прежде чем пришел в эту профессию. Она дает возможность развиваться, расти, причем непрерывно – и это основное отличие от офисной работы, которой я посвятил какой-то отрезок жизни. Вообще, я изначально учился на программиста, но почти сразу понял: это не мое. К примеру, ты освоил компьютерную программу и четко знаешь, что к чему, за исключением каких-то нюансов. А в театре не бывает готовых решений. С каждым новым спектаклем приходит осознание того, что стандартная программа не работает. Вроде ты все знаешь и умеешь, а на самом деле это не так. И начинаешь себя ломать, искать в себе что-то новое, открывать себя для другого персонажа.
- Перед тем, как поступить в Жургеновскую академию, вы отучились в юридическом колледже. Чем вас привлекла юриспруденция?
- Тут все просто, нужно было куда-то поступать (улыбается). Собственно, ради корочки. Нравилось ли? Точно нет. Было скучно. Правда, колледж я все-таки окончил, а затем поступил в Санкт-Петербургский университет по той же специальности. Словом, я очень долго не помышлял об актерской профессии. Мне просто нравилось смотреть на братьев, видеть их на сцене.
- Какие эмоции при этом испытывали?
- Конечно же, гордость! Самое яркое впечатление моего детства – учеба старшего брата, Александра, в театральной академии. Я ходил на все экзамены. Мне нравилось, все, что делает Саша. Затем, уже в студенческие годы Виталика, в Алматы работал очень интересный молодежный театр – «Седьмая грань», его открыли Александр с женой, Маргаритой Здор. Можно сказать, я в нем вырос, как дитя театра (смеется). Я ходил, смотрел, наслаждался, пропитывался, однажды даже сыграл небольшую роль немецкого мальчика в пьесе по Брехту «Шпион», о Великой отечественной войне. Было прикольно, но на этом все и закончилось.
- Дим, а есть какая-то общая черта, присущая всем троим Багрянцевым?
- Пожалуй, да, и это благодаря маме. Она привила нам любовь к поэзии. Мы все трое хорошие чтецы. Еще с детства я обычно был ведущим каких-то школьных мероприятий
- Возвращаясь к переломному моменту вашей жизни. На последнем курсе университета неожиданно подали документы в Жургеновку. Что произошло?
- Супруга Александра, Маргарита Викторовна, предложила попробовать себя на актерском поприще. С чем я нехотя согласился. Подумал: что я теряю? Так же, без особого энтузиазма стал готовиться к вступительным экзаменам. Но случилось так, что я попал в больницу, а набор русского курса отложили на год. Так что все решилось само собой. И поступал я уже на следующий год по собственному желанию.
- У вашего «нехотя согласился» наверняка есть какая-то подоплека. Что смущало?
- Как сказать… Братья-актеры – это, конечно, замечательно, но лучше, когда они позади, а не впереди тебя. Потому как неизбежны сравнения. Есть планка, на которую приходится ориентироваться. И как бы я ни пытался дистанцироваться – мол, я сам по себе, мне всегда было присуще чувство ответственности, как бы не подвести братьев, не опозорить фамилию. Наверное, вот это чувство ответственности и создавало определенные трудности в принятии решения.
- Что вы читали на экзамене?
- Монолог Хлестакова, басню Крылова «Собачья дружба», отрывок из поэмы «Мцыри» и прозу из «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
- Учеба вас сразу захватила?
- Напротив, первые два года я мучился вопросом: что я тут делаю?! Все было не в радость. И так я докатился до того, что однажды мастер курса, Рубен Суренович Андриасян, сказал: «Дима, ты понимаешь, что тебя отчислят?» А на самом деле был просто чудовищный зажим. Я стеснялся. Преодолеть эту внутреннюю зажатость мне помогла злость на самого себя. Меня отчитали, а я этого очень не люблю. И когда я показал на экзамене второго курса отрывок из того же «Ревизора» (сцена Хлестакова с маменькой и дочкой), я получил свою первую «пятерку» по актерскому мастерству. Этот момент и стал отправным пунктом для меня. Я понял важную вещь: оказывается, в этом деле можно ловить кайф.
- И зажим сразу прошел?
- Нет, не сразу. Вообще, он проходит, когда ты начинаешь купаться в материале. В роли, отрывке, эпизоде… Все-таки наша профессия – это постоянное преодоление самого себя. Ты все время сталкиваешься с закостенелым наростом, который приходится ломать. Я считаю себя до сих пор зажатым. Мне, как правило, трудно начинать, делать первый шаг. А Саша мне всегда советовал как бы окунаться с головой. Наиграл, переиграл – не страшно. Так быстрее избавишься от зажима. У меня так не получается. По мне все должно быть логично, правдиво, поступательно. Я, наверное, из тех актеров, для которых лучше недоиграть, чем переиграть. Недожав, я потом наверстаю. Пережимать получается крайне редко. Короче говоря, я за правду (смеется).
- Дима, вспоминается ваш дипломный спектакль «Метранпаж» по Вампилову. Наверное, трудно было отобразить ту правду «совкового» образа жизни, мышления, стиля руководства (а вы играли администратора гостиницы)? Ведь вы практически не застали ТОЙ страны, о былых временах имеете представления по книгам и фильмам. Тем не менее ваш персонаж получился настолько убедительным, там была такая истерика человека, который едва не обделался от страха…
- Нет, что-то из тех времен я все-таки помню, те же автоматы с газировкой (улыбается). «Метранпаж» - уф… тяжелая была работа. На сопротивление. Я уже говорил, что не люблю переигрывать, а режиссер Юля Башеева требовала от меня истерики. Но как ее можно показать, если я по натуре своей не истерик? Поэтому мне это казалось наигрышем… Как я «вживался в образ»? Что-то спрашивал у родителей. Многое подсказал Рубен Суренович. Но все равно я не очень доволен результатом.
- А можете вы для себя выделить что-то самое главное, чему вас научил и продолжает учить мастер Андриасян?
- Знаете, правильнее будет сказать – не научил, а направил. Заслуга мастера в том, что он дает ориентиры, чтобы тебе в конечном итоге понравилось то, чем ты занимаешься. Какими-то правильными колками, образно говоря, настраивает инструмент, чтобы он зазвучал. Чтобы студент захотел что-то сделать самостоятельно. Все-таки в эту профессию из-под палки прийти нельзя. Невозможно просто вызубрить что-то. Может быть, это наша фамильная особенность, что нам, Багрянцевым, нужно создать экстремальные условия для продвижения вперед. Рубен Суренович, конечно же, «ломал». Иногда, можно сказать, без анестезии – и это хорошо! Но ломал правильно, в противном случае можно просто загубить карьеру актера, психологически «закрыть» человека от этой профессии.
- Артисты «ломают» себя постоянно. Но тем и замечательна актерская профессия, что можно обмануть не только природу (к примеру, ты - натурал, а играешь гея), но и свой биологический возраст. На сцене Лермонтовского театра вы играете двух мальчишек – Васеньку в «Старшем сыне» и Джорджа в «Нашем городке». Последнему вообще 15 лет… У вас не возникало когнитивного диссонанса – как-никак вы скоро разменяете четвертый десяток?
- У меня были заморочки в основном на тему моего тембра. Я не люблю играть голосом. В образе Васеньки я специально чуть завышаю тон, но иногда нет-нет, да и проскользнут мои низкие нотки. И как только я это услышал – все, считай, я вылетел из образа! Так, конечно, быть не должно, это неправильно, но так я устроен. Но есть над чем работать. Случается, после спектакля подходят люди с вопросом «А сколько вам лет?». Когда я отвечаю - «Мне 29», у людей расширяются глаза – мол, как же так? Это, конечно, приятно. А вообще-то со сцены мы все кажемся моложе, если честно существуем.
- Вы часто недовольны своей работой на сцене?
- Я недоволен собой тогда, когда сам себе не верю. Тогда я начинаю себя съедать изнутри, что очень мешает и мне, и, возможно, партнерам. И, естественно, спектаклю. С годами я научился делать это незаметно для окружающих. Но после таких спектаклей я очень долго отхожу. Примерно день (улыбается).
- А насколько вам важно самочувствие партнера? Есть актеры, считающие себя настолько самодостаточными, что им, грубо говоря, по барабану, как ведет себя партнер, какие он допускает ошибки и так далее.
- «Петелька – крючочек» существует, от этого никуда не деться. Если партнер взаимодействует со мной и при этом у него холодные глаза, я внутренне взрываюсь. Хочется, знаете, остановить спектакль и спросить партнера: «Зачем тебе все это нужно?». Мы выходим на сцену дарить людям положительные эмоции, побуждать их к сопереживанию. А если ты устал – ну, возьми ты больничный, уйди в отпуск… Когда история, которую мы рассказываем, превращается в работу – вышел, сказал, ушел – это бессмысленная трата времени. Своего и чужого.
- Что вам интереснее – рождать, создавать спектакль или играть его?
- Я раньше не любил репетиционный период, сам процесс мне очень трудно давался. Дело опять-таки в зажиме. И лишь последние полгода, наверное, во мне проснулся вкус к репетициям. Это, действительно, самое интересное – процесс рождения спектакля. Зато, когда он складывается, ты играешь его один раз, другой, третий – словно крылья расправляются. Ты начинаешь привносить какие-то свежие краски, появляются новые детали рисунка…
- Можете назвать любимый спектакль из сыгранных вами в театре Лермонтова?
- Наверное, «Старший сын», все-таки это первая серьезная работа. Еще очень нравится «Наш городок». Как ни странно, в последнее время полюбил «Чайку». Хотя раньше задавался вопросом, что же я в нем делаю?
- Украшаете, Дима. Выразительным своим молчанием. А вот ответьте на такой вопрос, что в вашей актерской личности, с позволения спросить, от Александра, что – от Виталия и что, собственно, от Дмитрия?
- Хм… (загадочно улыбается). Интересный вопрос. Наверное, если говорить о характере, во мне все-таки больше от Саши, поскольку он всегда был для меня примером, с малолетства. Как старший брат. Мне нравились его рассуждения. Вообще, я больше общался с компанией братьев, со сверстниками мне было не так интересно. Мне до сих пор часто говорят: в этой роли ты так на Сашу похож! А в этом моменте – на Виталика. Так, думаю, а где же я? Где-то же должен быть я! (смеется). Наверное, я где-то по центру.
- А братья вообще вас хвалят?
- Вот в этом как раз отличие Саши от Виталика. Виталик, если ему понравилось, всегда скажет: «Хорошо, мне нравится». Саша оценивает по-другому: «Хорошо, но…». Обязательно укажет на ошибки, подскажет, как исправить. А вообще им обоим я доверяю целиком и полностью.
- Есть ли у вас кумиры в искусстве?
- Кумиров нет. Но зачастую, смотря на мэтров, особенно советского кино и театра, я не устаю поражаться, как они это делают? Все настолько просто и гениально! Тот же Евстигнеев, к примеру, такой жизненный, такой трогательный. Везде настоящий. Вот кто настоящий – тот мой кумир.
- Какой психотип вам ближе – лирический герой, обаятельный мерзавец, загадочный философ, свой в доску пацан…?
- Идеальный вариант для меня – какой-нибудь очень шебутной парень с хорошим чувством юмора, ярким характером, который в хэппи-энде становится героем. Как-то так. В годы учебы мне ближе всего был Хлестаков. Мне больше нравятся комедии. Там есть, где разгуляться. Можно покривляться, подурачиться. Взять хотя бы Глашатая в сказке – роль с мизинец, а я в ней выкладываюсь по полной. Мне это интересно.
- Вы азартный человек? Легко вас увлечь идеей?
- Я легко загораюсь, но, если нет подпитки от партнеров, желание сразу тухнет. Когда я не вижу перспективы, то сразу отказываюсь.
- Вы неустанно поддерживаете спортивную форму, ходите в тренажерный зал. Это ваша натура требует или необходимо для поддержания имиджа этакого брутального парня?
- Я вообще-то профессиональный футболист (улыбается). Играл в сборной. Я люблю спорт в принципе, за редким исключением (скажем, смысл метания ядра мне непонятен). А поддержание формы – это осознанная необходимость. У меня есть проблема с лишним весом, еще с первого курса. Я был такой плотненький. Как-то на занятиях по хореографии стою у станка, преподаватель мне говорит «втяни живот», а я его уже втянул. В студенчестве похудеть не составляет труда – нехватка денег, плохое питание, недосып (улыбается). Серьезно, актер должен быть в форме. Специально я себя не раскачиваю, мне не нужны большие мышцы и так далее. Но мы же не знаем, что будет завтра. Мне предложат что-то супер-интересное, а я им отвечу: «Давайте месяца через полтора, пока я приду в форму?» Нет, увольте.
- Любите ли вы читать?
- Люблю, но по принципу «хочу все знать». Меня привлекают и философия, и фантастика, и детективы. Какой-то определенной системы нет. Что касается художественной литературы, классики – я просто заставляю себя читать, даже если мне неинтересно. «Во всем мне хочется дойти до самой сути» - это про меня. Мне было интересно, как устроен мой автомобиль, я его разобрал.
- А в кино есть предпочтения?
- Однозначно нравятся советские фильмы. Но в последнее время появился интерес к голливудским «оскароносцам». И сериалам, тоже американским, где все, что называется, за правду. В них актеры ничего не играют, они просто живут. Меня поражает, как прописана каждая реплика, нет ничего лишнего, никаких «поддавков». Думаешь: почему, блин, так не умеют снимать у нас?
- Дима, ну и последний вопрос. Если абстрагироваться от того, что вы – представитель актерского цеха (допустим, вы обычный зритель). Какой театр вам по душе? То есть каким должен быть идеальный театр для Дмитрия Владимировича Багрянцева?
(Надолго задумывается): - Не важно, какой это будет театр. Не важно, где он будет находиться. Важно, чтобы в этом театре все любили то, чем они занимаются. И отдавали себя без остатка. Чтобы не приходили на работу, как на день сурка – каждый день одно и то же. Да, одно и то же, но зритель-то всегда разный!